Конечно, курляндец Бирон был обязан своим возвышением привязанности императрицы, помнившей, что русские вельможи предложили ей в 1730 году ограничивавшие самодержавную власть «кондиции». Но его «сила» заключалась не только в преданности и прочих мужских достоинствах – без понимания фаворитизма трудно понять механизм управления монархии, отличный от изложенного в учебниках по истории государства и права.
Становление государств Нового времени выдвинуло могущественных «министров-фаворитов» – герцога Оливареса в Испании; кардиналов Ришелье и Мазарини во Франции; герцога Бекингема в Англии. Объем правительственной деятельности вырос, однако рутинная работа управления – уже не «царское дело».
Кроме того, было необходимо сломить сопротивление аристократии. Эту тяжелую, а порой грязную работу делал фаворит, что «снимало» с монарха обвинение в нарушении божественных и человеческих законов. Со времен Людовика XIV на Западе произошло что-то вроде «разделения труда». Фавориты и фаворитки стали неотъемлемой принадлежностью королевского двора – возглавляли придворные «партии», задавали тон в модах и развлечениях. А повседневной работой государственного механизма руководили «первые министры» — политики и дипломаты. Они проводили реформы, направляли послов, налаживали координацию ведомств.
В России все было несколько иначе. В XVII веке фаворитизм только намечался. При царе Алексее Михайловиче выделились фигуры «ближних» бояр, которые, как Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, проводили собственный курс во внутренней и внешней политике. Князь Василий Васильевич Голицын стал первым в нашей истории официальным фаворитом при умной и энергичной царевне Софье – она подарила «свету Васеньке» роскошную «кровать немецкую ореховую, резную». Но, помимо «плезиров ночных», князь занимал пост министра иностранных дел; заключил в 1686 году «вечный мир» с Речью Посполитой, вступил в коалицию европейских стран для борьбы с Турцией и возглавил армию в походах на Крым. Но в решающий момент Голицын не смог – или не захотел – бороться за власть и сдался на милость молодого Петра I в 1689 году.
При Петре Великом, с его талантами и работоспособностью, «должность» фаворита была невозможна. Но сосредоточение огромной власти в руках преемников Петра (при отсутствии каких-либо ограничивавших эту власть законов или авторитетных властных институтов) делало такую фигуру необходимой – не могли неграмотная Екатерина I или мальчик Петр II ежедневно решать десятки сваливавшихся на их головы больших и малых дел.
Претенденты на эту роль не сразу усвоили ее правила. Александр Данилович Меншиков произвольно карал и миловал, приказывал чеканить гривенники из фальшивого серебра и выпрашивал герцогство и карету у австрийского императора. В результате конфликта с Петром II «полудержавный властелин» закончил свои дни в далеком Березове. Сменивший его обер-камергер юного царя Иван Долгоруков оказался вообще неспособным к какой-либо государственной работе, и его «правление» прославилось только амурными похождениями и обогащением родственников.
Бирон не спешил. За два года он нейтрализовал соперников – генерал-прокурора Ягужинского и фельдмаршала Миниха. С 1732 года иностранные послы стали регулярно посещать обер-камергера. В ходе неформальных встреч (он отказался принять для официальных переговоров английского посла) Бирон выдвигал инициативы; сообщал о еще не объявленных официально решениях; разъяснял точку зрения правительства. В одних случаях он подчеркивал, что говорит «от имени государыни», в других – что действует только «как друг», и даже наорал однажды на австрийского резидента, поспешившего передать в Вену его слова, — тогда как он, Бирон, в данном случае «высказал скорее воззрения, чем решения государыни». Такая оплошность могла дорого обойтись – как попытка покушения на прерогативы монарха.
Скоро дипломаты убедились: подарки и посулы не могли изменить его мнения, когда оно касалось главных задач российской внешней политики. Тщетными оказались попытки Франции подкупить Бирона миллионом пистолей за отказ от союза России с Австрией. Столь же безуспешно закончились старания английского кабинета «отговорить» Бирона от войны с Турцией.
Ту же роль – информированного и влиятельного посредника – играл Бирон и во внутренней политике. Он приучил должностных лиц доставлять ему информацию в виде рапортов «для препровождения до рук ее величества» или более интимных доносов. Самые догадливые, как Артемий Волынский, посылали сразу и их «экстракты» на немецком языке – Бирону. У Бирона появились приемные часы и «аудиенц-камо-ры» (одна – для знатных, другая — для «маломощных и незнакомых бедняков»). «Я должен обо всем докладывать», – писал фаворит близкому к нему дипломату Г. Кейзерлингу и называл в числе своих забот подготовку армии к боевым действиям в начавшейся войне с Турцией, снабжение ее провиантом, обмундированием и амуницией. Среди бумаг Бирона сохранилась тетрадка, из которой следует, что фаворит зубрил грамматику и лексику русского языка.
«Доклады» императрице и ведение корреспонденции требовали понимания внутреннего и внешнеполитического положения страны: кадровые назначения – способности разбираться в людях; прошения и «доношения» – умения вести политическую интригу. Для многих государственных деятелей той поры фаворит являлся «скорым помощником», говоря современным языком – влиятельным лоббистом, который был в состоянии получить царскую подпись-санкцию и одним словом запустить механизм исполнения «полезных дел», чтобы нужные решения не «залежались» в очередной канцелярии. Среди его бумаг можно найти проекты «о податях», то есть улучшении системы налогообложения; «о различных учреждениях по части финансов», «о средствах увеличения доходов», об устройстве в России лотереи и о многих других предметах. Кроме того, необходимо было быть любезным с друзьями и с противниками, вовремя заметить перемену настроения государыни, развлечь ее неожиданным (и непременно приятным!) сюрпризом, подчиняться ее распорядку дня, склонностям и даже капризам — день за днем в течение многих лет. И все время находиться под прицелом придворного общества, среди интриг и «подкопов». Бирон хорошо понимал, «как крайне необходимо осторожно обращаться с великими милостями великих особ, чтобы не воспоследствовало злополучной перемены»: для этого нужно всегда находиться «в службе ее величества» и соблюдать «единственно и исключительно интерес ее императорского величества».
Сама же императрица обеспечивала баланс сил в правящем кругу. Бирон мог критиковать вице-канцлера Остермана, но дипломаты знали: в области внешней политики «все дела проходят через руки Остермана», который «много превосходит обер-камергера опытом и... умеет ошеломить его своим анализом положений». Анна же направляла поток милостей в виде «пенсионов» своим слугам. У фаворита не было недостатка в средствах, но поступали они из личных «комнатных» доходов императрицы, а не из государственной казны. Официально он был награжден только один раз, в феврале 1740 года, по случаю заключения мира с Турцией. Анна сама написала указ о выдаче герцогу «за толь многие ваши мне и государству моему показанные верные, важные и полезные заслуги» 500 000 рублей. Из этой суммы он получил только 100 000 руб.
«В службе ее величества» Бирон был непотопляем. Но после десятилетнего фавора он попытался стать самостоятельной фигурой – и проиграл. Неотработанность российской модели смены «министров» исключала вариант почетной отставки в «европейском» стиле. Предстоял выбор между Сибирью и борьбой за власть. В дни предсмертной болезни Анны Бирон рыдал, упал в обморок – и все же рискнул. Но действовал не силой, а «цивилизованными» средствами. Будущий канцлер, а в то время кабинет-министр Алексей Петрович Бестужев-Рюмин составил «челобитную» о назначении Бирона регентом при младенце-императоре Иоанне III Антоновиче, и ее безропотно подписали виднейшие сановники. За два дня до смерти императрица утвердила полномочия регента.
Бирон получил право вершить все государственные дела «как бы от самого самодержавного всероссийского императора». За трехнедельное правление он подписал ровно 100 указов. Они предписывали «поступать по регламентам и уставам... государя императора Петра Великого» – «немецкая» власть стремилась объявить себя преемницей дел Петра! Всем подданным обещался суд «равный и правый», крестьянам – сбавка в уплате подушной подати, преступникам – амнистия; дезертирам – отсрочка для добровольной явки. Бирон «изволил слушать доклады» в Сенате и давал на них резолюции с подписью по-русски: «Иоганн регент и герцог». Похоже, что он был уверен в любви подданных – назначил рекрутский набор и даже осмелился поднять цену на водку в столице.
Однако восходящая звезда фаворита натолкнулась на «преторианские» поползновения гвардии. Поручик Петр Ханыков прямо во дворце во время присяги регенту заявил: «Что де мы зделали, что государева отца и мать оставили... а отдали де все государство какому человеку регенту – что де он за человек?» В 1740 году поручики и капитаны уже были уверены в своем праве «отдавать» престол. Как только у них объявился лидер, произошел дворцовый переворот: в ночь с 8 на 9 ноября 1740 года фельдмаршал Миних с группой гвардейцев свергли регента. Правительницей России стала мать императора принцесса Анна Леопольдовна.
Регент в заключении держался с достоинством. Он опровергал обвинения в небрежном отношении к здоровью Анны Иоанновны и рассказывал, как «докучал, чтобы она клистир себе ставить допустила». Утверждал, что «до казенного ни в чем не касался», требовал представить пострадавших от его «несытства» – таковых следствие не нашло. Но приговор был предрешен: четвертовать. Казнь заменили ссылкой; Бирона лишили 120 имений с ежегодным доходом в 78 720 талеров и даже имени — было велено именовать его Бирингом. В манифесте 14 апреля 1741 года он представал демонической фигурой, поскольку Бог «восхотел было всю российскую нацию паки наказать... бывшим при дворе ее императорского величества обер-камергером Бироном». Окончивший свою миссию злодей отправился в Сибирь под конвоем гвардейцев.
Но он же был и первым, кто смог с почетом вернуться. Елизавета Петровна перевела Бирона из Сибири в Ярославль; в 1762 году Петр III вернул его ко двору; Екатерина II возвратила ему герцогство Курляндское. Фортуна улыбнулась герцогу в последний раз: он умер владетельным принцем и вовремя. Имя его скоро стало символом «немецкого господства», но дело перешло в руки последующих фаворитов.
«Заслуга» Бирона состояла в том, что он стал первым в нашей политической истории «правильным» фаворитом, превратившим образ ночного «временщика» в настоящий институт власти с неписаными, но четко очерченными правилами. В какой-то степени и это явление можно рассматривать как шаг на пути «европеизации» России, хотя бы и весьма специфическим образом.
Игорь Курунин,
доктор исторических наук, профессор РГГУ
Источник: «ФельдПочта» № 106, 26 декабря 2005 г.
